Реклама

На правах рекламы:

ЖОЗЕФ ФУРЬЕ

Рождение Фурье. Его молодость

Было время, когда один академик отличался от другого только числом, предметами и важностью своих открытий; их жизнь, отлитая — так сказать — в одну форму, наполнялась происшествиями незамечательными: в детстве один был прилежнее другого; один успевал в науках быстро, а другой медленно; склонности одного встречали препятствия со стороны капризов или невежества родственников; другой, по бедности, терпел различные лишения и принужден был лет тридцать нести тяжелое ярмо преподавателя. Вот обыкновенные элементы, из которых старые секретари академии умели составлять картины привлекательные и разнообразные, украшающие наши ученые сборники.

Биографы современные не заключены в столь тесных пределах. Потрясенные, выведшие Францию из цепей рутины и предрассудков, в политическую жизнь увлекали граждан всех возрастов, всех состояний, различных способностей и характеров. Наша академия наук также не могла уклониться от общего потока, в котором сила и право боролись между собой сорок лет и который похитил у нее много славных жертв.

Вспомните, например, национальное собрание. В главе его увидите скромного академика, бывшего образцом гражданских добродетелей, — увидите несчастного Бальи, который, в волнениях политических, нашел возможным соглашать умеренность со страстной любовью к отечеству и которому удивлялись злейшие его враги.

Когда целая Европа двинула на Францию миллион войска, и когда надо было вдруг образовать четырнадцать армий; тогда этим гигантским делом управлял остроумный автор «опыта о машинах и геометрии положений» достопочтенный наш товарищ Карно; тогда распоряжался он семнадцатимесячной кампанией, в продолжение которой французы, еще новички в военном искусстве, вышли победителями из восьми правильных баталий и из ста сорока сражений заняли сто шестнадцать укрепленных городов, взяли двести тридцать фортов или редутов, обогатили наши арсеналы четырьмя тысячами пушек и семидесятью тысячами ружей, набрали сто тысяч пленных, и по сводам инвалидного дома развесили девяносто знамен. В то же время, Шарпал, Фуркруа, Монж, Бертолле содействовали защите французской национальности, извлекая из нашей почвы всю скрывавшуюся в ней селитру, и быстро превращая в грозную артиллерию городские и сельские колокола; они удивили наших врагов, думавших, что нам нечем и не из чего стрелять. По призыву находящегося под угрозой отечества, также академик, молодой и ученый Мёнье, отказался от любимых занятий в лаборатории, прославился на валах Кенигштейна, геройски участвовал в защите Ма-янца и умер сорока лет, оставив после себя память первого воина в том гарнизоне, в котором были Обер-Дюбайе, Бопюи, Гаксо и Клебер.

Могу ли забыть последнего секретаря старой академии? Ступайте в тот конвент, который сделался предметом отвращения по своей кровожадности, но который удержал напор врагов наших: там увидите Кондорсе, занимающегося исключительно великим вопросом человеколюбия; услышите, что «постыдно покровительствовать разбою, который два столетия развращает и опустошает Африку», и что «наше уголовное уложение должно очистить от того наказания, которого ничем нельзя поправлять, когда оно определяется ошибкой судьи». Когда конвенту надо было говорить воинам, гражданам и неистовым партиям, тогда органом его всегда был тот Кондорсе, который без страха напоминал, что «должно заниматься менее своей личностью, а более общим делом».

И того ученого, о котором теперь хочу говорить, революция удалила от первого пути. Без революции секретарь академии описал бы тихую и уединенную жизнь бенедиктинца дом Жозефа Фуръе; теперь же увидим, что поприще нашего товарища было наполнено тревогами и опасностями; увидим его на форуме, среди случайностей войны и в заботах высшего управления. Жизнь Фурье тесно связана с великими событиями нашего времени, и предупреждаю, что везде и всегда он заслуживал уважение, и личными своими качествами возвысил свои ученые открытия.

Фурье родился в Оксерре 21 марта 1768 г. Отец его, как отец знаменитого геометра Ламберта, был простой портной. Подобные обстоятельства занимали много места в похвальных словах ученым прежнего времени; но, благодаря успехам просвещения, я мог бы даже не упоминать о происхождении нашего товарища; ныне, без сомнения, никто уже не думает, что гений принадлежит только богатству и знатности.

На восьмом году своего возраста Фурье остался круглым сиротой. Одна дама, заметив в ребенке дарования и нежность не по состоянию, рекомендовала его оксеррскому епископу. По влиянию прелата, Фурье был принят в военную школу, управляемую бенедиктинцами конгрегации Сент-Мора. Там он учился словесным наукам с удивительно быстрыми успехами. В Париже с ободрением слушал проповеди из уст высоких сановников Церкви; а проповеди эти были писаны пером двенадцатилетнего школьника. Ныне трудно отыскать первые упражнения молодого Фурье, который уничтожил их, чтобы истребить память о том, что чужим добром пользовались люди, приобретшие общее уважение.

Фурье до тринадцати лет был ребенок живой и шаловливый, подобно всем детям; но вдруг переменился, когда начали учить его математике, т. е. переменился, когда почувствовал свое призвание. Тогда урочные часы учения сделались для него недостаточными. Собирая свечные огарки в кухне, коридорах и классах, он усаживался с ними в камине, закрывался ширмами и всю ночь посвящал занятиям, плоды которых скоро прославили его имя и принесли честь его отечеству.

Ученики военной школы, управляемой монашеским орденом, имеют только две цели: церковь и шпагу. Подобно Декарту, Фурье захотел быть солдатом, и также как Декарту, ему наскучила бы гарнизонная служба; но он не мог испытать этого: его просьба о допущении на экзамен в артиллерию, несмотря на сильную поддержку нашего знаменитого товарища Аежандра, была отвергнута с цинизмом, достойным памяти. «Фурье, — отвечал министр, — как неблагородный, не может быть принят в артиллерию, хотя бы он был второй Ньютон!»

Я согласен, что в иудейском исполнении постановлений, даже самых нелепых, есть что-то достойное уважения; но цинический ответ министра относительно Фурье не может быть никак оправдан, потому что недостаток благородства или пылкий пергамен часто дополнялся или заменялся некоторым капиталом. Итак, Фурье получил отказ не строго за свое неблагородство, но за то, что у него не было дохода в несколько сотен ливров, без которых главы тогдашнего правления за ничто считали гений, равносильный Ньютону. Это обстоятельство достойно памяти: оно принадлежит к тем предрассудкам, с которыми Франция боролась целые сорок лет; оно для наших потомков послужит объяснением многих ненавистных событий нашей революции.

Фурье, не получив шпаги, надел одежду бенедиктинцев и отправился в аббатство Сент-Бенуа на Луаре, чтобы провести там время искуса. Он не успел постричься, как в 1789 г. идеи о перерождении Франции овладели всеми умами. Тогда Фурье немедленно отказался от духовного звания, и замечательно, что, несмотря на эту измену, прежние его учителя препоручили ему главную кафедру математики в военной оксеррской школе и не переставали любить его чистосердечно. Я думаю, что это обстоятельство доказывает доброту его характера и привлекательность его уживчивости, потому что тот не знает человеческого сердца, кто будет утверждать, что бенедиктинцы не оскорблялись его изменой и потерей члена с блестящими надеждами для их ордена.

Фурье обманул доверенности конгрегации. Когда его товарищи бывали больными, тогда он, профессор математики, занимал кафедры риторики, истории и философии, и во всех аудиториях слушали с наслаждением его уроки, блиставшие глубокой ученостью и изящным изложением.

Солнечная система Небесные тела Вселенная Космология English version